"Чудный Константинополь"

Эта публикация знакомит наших читателей с турецкими впечатлениями русских художников Василия Раева (1808–1871) и Михаила Скотти (1814–1861), встретившихся в Стамбуле зимой 1845 года. Ее подготовила доктор искусствоведения Людмила Маркина, заведующая Отделом живописи XVIII—первой половины XIX века Государственной Третьяковской галереи.

«С восходом солнца пароход наш приближался к чудному Константинополю. Вид города красоты неописанной, я был чрезвычайно рад, что избрал путь возврата на родину через этот Царьград. Название этому городу самое приличное по красоте его местности». Так взволнованно описал свою первую встречу с Константинополем Василий Раев (Раев В. Е. Воспоминания из моей жизни. М., 1993). В начале января 1845 года художник возвращался из Рима в Петербург.

По дороге он решил остановиться в Константинополе и найти своего приятеля, живописца Михаила Скотти, который написал в Петербурге иконы для церкви российского посольства и должен был наблюдать за их монтажом в тамошнем иконостасе. На правах старожила обрадованный Скотти повел Раева «представляться» российскому послу Аполлинарию Петровичу Бутенёву. «Посланник принял меня ласково, — вспоминал В. Раев, — и пригласил меня вместе со Скотти к обеду».

Бутенев был, как бы мы сейчас сказали, «карьерным дипломатом». Начав со службы переводчиком, он к 1830 году дослужился до должности посла и полномочного министра при султанском дворе в Стамбуле. В истории российско-турецких отношений его имя хорошо известно: именно А. П. Бутенев в 1832 году побудил султана Махмуда II обратиться к России за помощью против восставшего египетского паши Мухаммеда Али, а в 1833 году участвовал в подписании Ункяр-Искелесийского договора, определившего условия оборонительного союза между Россией и Турцией. В 1843 году Бутенев был назначен российским посланником в Риме, а его место в Стамбуле занял В. П. Титов. Однако, по свидетельству Раева, зимой 1845 года Аполлинарий Петрович продолжал исполнять свои дипломатические обязанности в Константинополе. Российский посол отличался безукоризненными манерами, честностью, бескорыстием и скромностью, умел завоевывать души самых разных людей. Французский поэт и дипломат Альфонс де Ламартин называл его «обаятельным и высоконравственным человеком, философом и государственным деятелем». В 1834 году графиня Дарья Фикельмон, внучка прославленного фельдмаршала Кутузова, жена австрийского посла в Российской империи Карла Людвига фон Фикельмона писала: «Он кроток, застенчив, но выглядит истинным джентльменом и имеет отличную репутацию». Художник описал редкостную атмосферу благожелательности, царившую в российском посольстве, особое внимание к нему со стороны Бутенева и его супруги, урожденной графини М. И. Хрептович. Проявив неподдельный интерес к работам Раева, исполненным в Италии, Бутеневы заказали ему виды Константинополя. Это предложение и послужило для художника поводом задержаться. Тем более что рядом был М. Скотти.

Василий Раев и Михаил Скотти, выпускники Императорской академии художеств, близко познакомились в Риме, где совершенствовались в художествах. Несмотря на разницу в возрасте (Раев был старше на 6 лет) и происхождении, оба питали друг к другу большую симпатию. Бывший крепостной помещика Л. И. Кушелева из Псковской губернии, неклассный художник Раев уехал на стажировку в Италию в 1842 году на средства графа В. А. Перовского. Сын итальянского декоратора Скотти родился и воспитывался в Петербурге. В 1831 году он принял российское подданство. Успешно окончив Академию художеств, в 1838 году М. Скотти оказался на родине предков, куда приехал вместе с покровителем, графом И. П. Кутайсовым и его семейством. В Риме мастера жили неподалеку (Скотти — на улице Понте Пинчиано, Раев — около площади Тринита-деи-Монти), встречались в популярных у художников кафе «Греко» или трактире «Лепре», вместе ездили на этюды в окрестности Вечного города (Тиволи, Аричча), участвовали в выставках, организованных на Пьяцца-дель-Пополо. В январе 1844 года М. Скотти вместе с поверенным в делах в Риме и начальником над русскими художниками П. И. Кривцовым возвратился в Россию. В. Раев же оставался в Риме еще почти год.
В Петербурге Скотти, возможно, благодаря знакомству с Кривцовым получил весьма почетный и выгодный (вознаграждение составило 2100 рублей серебром) заказ: написать 14 икон для церкви российского посольства в Константинополе. Произведения надлежало исполнить к 10 августа 1844 года, так как руководство миссии рассчитывало получить все необходимое для церкви осенью. В декабре, в день Святого Николая Чудотворца планировали освятить посольскую церковь, названную в честь небесного покровителя императора. В ноябре Скотти командировали в Константинополь «для надзора за постановкою образов».
Первое российское дипломатическое представительство в Османской империи было открыто в начале XVIII века в пригороде Константинополя Буюкдере. В 1816 году, при российском посланнике графе Г. А. Строганове, вышло высочайшее повеление, «чтобы в стране, населенной толиким множеством наших единоверцев и служившей колыбелью первобытному христианству, непременно было богослужение». Однако православная церковь в мусульманском городе не могла располагаться в отдельном здании, поэтому ей в 1818 году отвели помещения в загородном посольском доме в Буюкдере. В деревянном флигеле канцелярии посольства устроили небольшой храм святых равноапостольных царей Константина и Елены. Храм был летним, зимой сотрудники посольства посещали одну из греческих церквей.

В конце 1830-х годов императором Николаем I было принято решение о строительстве в Константинополе нового здания российского посольства и отпущены на это значительные государственные средства. Для российской миссии было выбрано место в одном из старых районов города, Пере, на холме. Обширное и массивное здание, фасадом обращенное на Босфор, а со двора украшенное чугунными воротами великолепного литья, издали привлекало внимание путешественников. Автором проекта был зодчий Гаспар Фоссати (1809–1883) — прибывший в Россию в 1833 году уроженец Швейцарии. В 1836 году он был принят в члены Императорской академии художеств, а затем по поручению российского двора направлен в Стамбул для строительства этого здания. «Внутреннее расположение дома соображено, — описывал его в 1845 году известный российский востоковед И. Н. Березин, — с потребностями Миссии: самый низ занимают комнаты, посвященные хозяйственному быту, в 1 этаже — посольская канцелярия и квартиры особ, находящихся при Миссии; 2 этаж состоит из парадных комнат посланника, где огромный зал и терраса с большими колоннами особенно привлекают внимание; в 3 этаже находится церковь и почти отдельно от нее квартиры чиновников Миссии. Церковь (святителя Николая Чудотворца. — Л.М.), которой место избрано очень удачно, по величине своей соответствует целому зданию и может поместить гораздо более прихода, нежели у ней находится. Так как украшению храма посвящено было особое внимание, то в открытии его произошло некоторое замедление сравнительно с дворцом. Только на исходе марта нынешнего года доставлен был из России иконостас изящной работы». Благодаря этому свидетельству можно сделать заключение, что Скотти в ожидании иконостаса из Петербурга был достаточно свободен и мог уделить другу время для совместных прогулок.

Прежде всего он познакомил Раева с архитектором Г. Фоссати, который по просьбе султана Абдул-Меджида остался в Стамбуле, чтобы руководить задуманными им строительными проектами. Позднее, в 1847 году, именно Гаспару Фоссати будет поручена крупнейшая реставрация храма Святой Софии, превращенного после завоевания Константинополя в мечеть Айя-София. В первую очередь Фоссати пригласил Раева и Скотти осмотреть это замечательное сооружение мировой культуры. «В одно утро, — вспоминал Раев, — мы туда отправились. Когда мы вошли в храм, он открылся нам во всей своей красоте: весь купол, верхние и нижние колоннады, все переходы. Это единственный христианский храм по красоте и изяществу своего византийского стиля и царственного величия». В путевых альбомах В. Раева 1840-х годов, хранящихся в Государственной Третьяковской галерее, есть зарисовки этого уникального памятника, его интерьер, а также знаменитые византийские мозаики.
«Помню, — писал Раев 6 января по старому стилю, — день был теплый, совершенно летний. Фоссати пригласил Скотти и меня сделать дальнюю прогулку на азиатскую сторону, на одну возвышенность, откуда видно Черное море. Мы переправились через Босфор в Скутари, оттуда поехали верхами. Достигли желаемого пункта, расположились завтракать или обедать. С этой возвышенности открывается прекраснейший вид на отдаленный Константинополь». Представить себе открывшуюся художникам панораму можно по рисунку М. Скотти «Вид Константинополя». В центре чистого листа изображен город с высокой точки. Константинополь подобен маленькому острову в безбрежном океане. Легко, едва касаясь листа, художник намечает твердым карандашом вертикали кипарисов, горизонтали крепостных стен, разнообразные здания и постройки. Лист бумаги едва тронут кисточкой с белилами, корпусные мазки создают ощущение плывущих облаков.

Раев вспоминал, как они осматривали старинное кладбище на холме Перы. На одном из листов альбома М. Скотти мы видим заброшенный погост. Художник выбрал вертикальный формат листа, в который прекрасно вписываются стройные кипарисы, символы вечности. Здесь время словно остановилось. Скотти передал покосившиеся памятники и старинные надгробия с прихотливой арабской вязью. Мирно дремлет собака, застыла в молитве женщина в белой чадре и синем халате. Штриховой карандашный рисунок дополнен яркими акварельными вкраплениями в одеждах турчанок на заднем плане слева, надписях на плитах.
Представить В. Раева на этюдах можно по сохранившейся в альбоме Скотти зарисовке. Друг-художник изображен в одном из константинопольских кварталов. Быстрый набросок намечает часть постройки, окно, скамью, на которой расположился «рисующий Раев». В его руках путевой альбом. Рядом любопытный турок в феске, следящий за работой Раева, облаченного в теплый плащ. Широкополая шляпа и борода дополняют типичный облик художника-романтика. Лица изображенных проработаны акварелью. Скотти подчеркивает румянец и рыжую бороду Раева, загорелое даже зимой лицо турка.

Наряду с городскими зарисовками, видовыми пейзажами значительную часть турецкой серии составляют жанровые сценки. Первые впечатления восторга перед пейзажными красотами Константинополя сменились у художников более углубленным интересом к особенностям повседневного быта. Эволюция состояния описана самим Раевым: «Нарисовавши много с разных пунктов этот красивый город и нагулявшись до усталости, я побывал и в знаменитых восточных банях и испытал весь ход омовения, помятия членов, потом предался всей неге отдохновения, и мне все это очень полюбилось. Потом мы взошли в кофейню на берегу Босфора, там юродивый дервиш забавлял турок, безмолвно сидящих за наргилеем».
В турецкой серии Скотти есть целый ряд отдельных листов, носящих этнографический характер и представляющих колоритную константинопольскую жизнь: это «Мусульманка», «Кафе в Константинополе», «Турок-разносчик». На акварели «Сцена у фонтана» Скотти запечатлел пеструю группку турчанок, почти полностью закутанных в платки и одежды. Вместе с тем, эти разноцветные «коконы» полны особой восточной грации.

По-своему забавна «Сцена в комнате» (1845) на рисунке, хранящемся в Государственном Русском музее, где представлена цирюльня в Константинополе. С завидной наблюдательностью и неподдельным юмором пишет Скотти лихого брадобрея с острой бритвой, который так увлечен разговором с посетителем, что не обращает внимания на уснувшего клиента. В углу подмастерье с помощью нехитрого устройства моет голову другому посетителю. Восточная парикмахерская — своего рода мужской клуб, где люди встречаются, беседуют, курят кальян.
Одним из запоминающихся моментов пребывания художников в Константинополе было посещение монастыря дервишей. «Видели там в молельне двух молодых монахов, — писал В. Раев, — в поту и пене на полу сидящих и без умолку кричащих: Аллах! Аллах! Нам сказали, что более часу, как они кричат, и до тех пор не умолкнут, покуда не лишатся чувств и их отсюда не вынесут». Помимо многократного повторения молитвенных заклинаний дервиши исполняли экстатический религиозный танец. Скотти запечатлел этот момент в одной из своих работ («Дервиши»). Все поле листа заполнено фигурками в белых одеждах. Круговое движение монахов, их развевающиеся одежды, предельная лапидарность форм придают произведению особую выразительность.
Наряду с натурными зарисовками в альбоме в художественном наследии Скотти встречаются этюды, проработанные впоследствии уже в мастерской. Так, для большой станковой акварели «Рынок старого оружия» мастер исполнил несколько самостоятельных листов. На одном из них — типичная торговая лавочка-клуб. Здесь сидят старики с четками в руках, пьют чай, неспешно беседуют. Художник умело фиксирует особенности жестов, поз, мимики. На другом листе — турок, решительно выхватывающий из ножен ятаган. Прикосновение к оружию сразу преображает его. Мы видим воинственный взгляд, исполненный боевого духа.
Нижняя часть одного листа проработана черной акварелью, верхняя осталась лишь намеченной в карандаше. Скотти поразительно владел разнообразными графическими техниками. В турецкой серии он использовал твердый графитный карандаш и палитру акварельных красок, перовой рисунок тушью и корпусные белила. Штрихи мастера поражают виртуозностью исполнения: зигзагообразные и округлые, маленькие точечные и широкие вертикальные.

Необычайно теплая погода благоприятствовала работе художников на натуре, однако зима вскоре напомнила о себе. «В начале февраля 1845 года сделалось очень холодно и выпал снег», — писал В. Раев. В альбоме Скотти сохранилась акварель, запечатлевшая переживший вьюгу южный дворик. Снег быстро преобразил окружающее пространство. Зритель видит большие хлопья на перголе, увитой виноградом, целый сугроб рядом с глиняными кувшинами для сбора дождевой воды. Вышедшие из дома люди в теплых европейских одеждах (мужчины — в шубах с башлыками, дама — в салопе и шляпке-капоре) вынуждены пробираться по щиколотку в снегу. Забавная деталь — легко одетая кухарка с помоями, выскочившая на секунду во дворик, завороженно смотрит на красоту первого снега. Рядом с ней собачья семейка, вожделенно ждущая подачки. Кто же автор этого произведения, наивного по содержанию и отчасти по исполнению? Справа внизу легко прочитывается подпись — «A. Fornari». Имя неизвестное, возможно, это работа какого-то дилетанта-любителя, напомнившая Скотти те дни.
Холодная погода, установившаяся в Константинополе, заставила В. Раева поторопиться с отъездом в Россию. Вскоре, «распростившись со Скотти, с г. Фоссати и со всеми посольскими, — не без грусти вспоминал художник, — я перешел на пароход, с него послал мой искренний привет Константинополю, и мы поплыли в Одессу».

Впечатления, полученные во время пребывания обоих художников в Константинополе, былом средоточии христианской веры, были очень важны и для православного Раева, и для католика Скотти. Его «турецкая серия» принесла художнику заслуженное признание. 28 сентября 1845 года Совет ИАХ рассматривал «акварельный рисунок», изображающий «Рынок оружия в Константинополе», и признавал «произведение сие превосходно исполненным с достоинством и вниманием к таланту художника и по успеху в искусстве ставящего его в ряд лучших акварелистов в Европе». 13 ноября 1845 года было определено «возвести М. Скотти в звание академика по известным Совету трудам его по исторической и акварельной живописи».