Текст: Игорь Макаров

Растущий интерес к личности Мао, вызванный мировым лидерством созданного им государства, проявляется сегодня, к сожалению, не столько во вдумчивом изучении его произведений и уникального политического опыта, сколько в тиражировании изображений «Великого кормчего» на разнообразной сувенирной продукции. Всё богатство его теоретической мысли сведено к двум-трём заезженным цитатам из маленькой красной книжечки вроде: «Винтовка рождает власть». Поэтому возникает потребность взять у него несколько уроков, имеющих, на наш взгляд, непреходящее значение.

Опираться на класс

            Мао умел зорко вглядываться не только в нынешний день, но и в отдалённое будущее. Он обладал непревзойдённым искусством выделить из всех общественных сил главную и смело, невзирая ни на какие догмы и «священные» предначертания, опереться на неё в решении ключевых задач современности. В ХХ веке Мао стал одним из тех, кто беспощадно разрушил тысячелетнюю мифологию о безмолвности и пассивности восточных народов. Не желая встраиваться в «хвост» вечно ждущим, пока организовавшийся, наконец, западный пролетариат сотворит для всего человечества светлое коммунистическое завтра, молодой китайский лидер сделал главную ставку на другой социальный класс. В разработке крестьянского вопроса он проявил себя не только как революционер-практик, но и как талантливый учёный-исследователь. Идя «по стопам» Ф. Энгельса, оставившего основанный на личных наблюдениях блестящий социологический анализ «Положение рабочего класса в Англии», он теоретически обобщил свой опыт изучения сельской глубинки в «Докладе об обследовании крестьянского движения в провинции Хунань» (1927 г.). Компартия Китая ещё в конце 1920-х полностью перенесла центр тяжести своей борьбы в деревню и интенсивно накапливала там силы для «окружения» контрреволюционных городов. «Китайская революция, — отмечал он в работе «О новой демократии», — есть, по сути дела, революция крестьянская… Политический строй новой демократии есть, по сути дела, предоставление крестьянству власти. Сила крестьянства — это основная сила китайской революции». Кое-кто из «еврокоммунистов» прошлого века, высокомерно именовавших Мао «предводителем тёмной деревенщины», так и остался навсегда на обочине реальной истории. Не их ли «зады» повторяют сейчас некоторые западноевропейские компартии, мощные и влиятельные ещё лет сорок назад? Видимо, в силу былых своих заслуг они вновь норовят поучить жизни почти 100-миллионную КПК, правда, став на заведомо провальный путь крикливого популизма, незаметно для себя превращаются в довольно странные секты. Здесь теперь множество «толков» всех цветов радуги, но уже почти отсутствует тот, ради которого эти партии замышлялись и создавались, — красный, классово-идеологический. Их сегодняшняя социальная база — это маргинальные слои. Из теоретического «дискурса», со страниц прессы этих «партий» напрочь исчезла проблема политической субъектности. Исчезла потому, что никто из них всерьёз не собирается менять социальную реальность в своих странах. Ведь они — её неотъемлемая часть, одна из «подпорок» того мира, который неуклонно сползает к пропасти.

Не отрываться от «корней»

            Один из краеугольных вопросов, поставленных Мао Цзэдуном ещё в 1930-е годы, звучал так: «Может ли коммунист как интернационалист быть одновременно и патриотом?». Ответ на него, для многих тогда ещё неочевидный, у вожака китайской революции был однозначным: «Мы считаем, что не только может, но и должен». В этом он — прямая противоположность другому знаменитому китайцу ХХ столетия — Чан Кайши, великоханьскому шовинисту на словах и американскому прихвостню на деле. Уже после разгрома милитаристской Японии на поддержание военной диктатуры Чан Кайши в Китае (по существу — на продолжение братоубийственной бойни) правительством США была потрачена астрономическая по тем временам сумма в 4 млрд долларов, оснащено и обучено 67 «гоминьдановских» дивизий общей численностью 770 тыс. человек. Вашингтонские спонсоры чанкайшистской клики, как и теперь на Украине, рассчитывали воевать «до последнего китайца».

В первом же созыве высшего законодательного органа — Всекитайского собрания народных представителей — для зарубежных земляков по закону резервировалось 30 мандатов. Вплоть до 1960 года из-за границы в КНР ежегодно репатриировались около 40 тыс. соотечественников. По возвращении они (в большинстве своём — мелкие предприниматели и ремесленники) ощущали себя среди соплеменников своими, как равные среди равных, не теряя при этом контактов с весьма многочисленной роднёй и друзьями, оставшимися за кордоном. Денежные переводы и пожертвования родственникам, а также прямые капиталовложения зарубежных китайцев в экономику КНР на протяжении нескольких десятилетий оставались важнейшим источником поступлений иностранной валюты. Общий доход государства от использования связей с национальными диаспорами за рубежом к 1978 году составлял около 400 млн долларов в год. Так шаг за шагом народ, измотанный веками нужды и бесправия, двигался к заветной цели — обществу равных возможностей и «средней зажиточности», обществу «китайской мечты».

Использовать капитализм

            В 1960 году в Пекине имела место судьбоносная встреча. В многочасовом диалоге сошлись будущие кумиры бунтарской молодёжи планеты — Мао Цзэдун и Эрнесто Че Гевара. Однако речь шла не о разжигании глобального революционного пожара, а о методах перевода национальных экономик на социалистические рельсы. И по сей день чрезвычайно распространена наивная точка зрения, что предпосылки для нынешнего «китайского экономического чуда» возникли ничуть не раньше первой половины 1980-х годов. В реальности же широкое использование капиталистических механизмов в экономике началось задолго до прихода Дэн Сяопина и его команды реформаторов. Ещё на пути к власти КПК чётко обозначила своего классового противника в виде «трёхглавого дракона»: колониальная бюрократия, помещики, компрадорский капитал. Но вместе с тем молодому государству, избравшему социалистический путь развития, как воздух был необходим союз с патриотически настроенной буржуазией.

Китайские коммунисты предметно изучали ленинскую новую экономическую политику и остро дискутировали о границах её применимости. «Леваки», как обычно, толкали к тотальной экспроприации, по сути дела к «военному коммунизму». Но в конкретных условиях полуфеодальной страны он был чреват, по крылатому выражению К. Маркса, «обобществлением нищеты». Горячие головы остудил состоявшийся в марте 1949 года II пленум ЦК КПК седьмого созыва, указавший, что в течение довольно длительного времени в Китае должны существовать несколько хозяйственных укладов: государственный, кооперативный, индивидуальных хозяйств, частнокапиталистический и, наконец, государственно-капиталистический. Эти уклады соответствуют тем социальным силам, от имени которых и будет осуществляться «диктатура народной демократии»: рабочие, крестьяне, городская мелкая буржуазия и национально ориентированный капитал. С той поры на алом полотнище Государственного флага КНР золотом отливают пять звёзд, символизирующих прочный союз Компартии с четырьмя классами китайского общества, объединёнными ёмким понятием «народ». В основу «нэпа по-китайски» была положена удивительная и почти забытая формула Ф. Энгельса: «Произойдёт ли эта экспроприация с выкупом или без него, будет зависеть большей частью не от нас, а от тех обстоятельств, при которых мы придём к власти... Мы вовсе не считаем, что выкуп недопустим ни при каких обстоятельствах; Маркс высказывал мне — и как часто! — своё мнение, что для нас было бы всего дешевле, если бы мы могли откупиться от всей этой банды». Постепенно преобразуя капиталистические предприятия в смешанные (государственно-частные), правительство годами выплачивало буржуазии дивиденды в установленном «твёрдом проценте». После реорганизации прежние хозяева уже не могли самостоятельно использовать капитал и лишались возможности извлекать полученную от эксплуатации рабочей силы прибавочную стоимость. Немало их, не терпящих никакой частной собственности и деловой инициативы, не допускающих никаких компромиссов с капиталом, среди сторонников левых идей и сегодня.  В этом — одна из глубинных причин коммунистической многопартийности, в частности и в нашей стране.

Сохранять принципиальность

            В конце 1969 года безупречно, казалось бы, отлаженный идеологический механизм Центрального Комитета КПСС дал масштабный сбой. Репутационный ущерб от него многократно усиливали два обстоятельства. В центре внимания левых сил планеты находился предстоявший вековой ленинский юбилей. К тому же самого своего пика достигло непримиримое идейно-политическое противостояние двух крупнейших социалистических государств — СССР и КНР. Весьма ироничную статью на сей счёт опубликовало пекинское агентство «Синьхуа», предварив её цитатой Мао Цзэдуна: «У китайского народа есть поговорка: «Поднявший камень себе же отшибёт ноги», которая изобличает поступки некоторых глупцов». Впрочем, как бы резко ни высказывался Председатель КНР, он неизменно подчёркивал: «Советский Союз — первое социалистическое государство, а КПСС — партия, созданная Лениным. Хотя сейчас руководство партией и государством в СССР узурпировано ревизионистами, тем не менее, я советую товарищам твёрдо верить в то, что широкие народные массы, широкие массы коммунистов и кадров Советского Союза являются достойными людьми и хотят революции, что господство ревизионизма не будет там долговечным». От Мао крепко доставалось не только идеологам КПСС. В жёстких идейных баталиях он сходился с такими крупнейшими марксистами второй половины ХХ века, как Пальмиро Тольятти, Луиджи Лонго, Энвер Ходжа, Иосип Броз Тито. КПК, возглавляемая Мао, уже тогда сурово предупреждала, что вялотекущая идейная эрозия закончится плачевно: «Подобные идеи по сути дела могут лишь привести к отказу социалистических государств от своей оборонной мощи или ликвидации её, привести к так называемой «мирной эволюции» или «стихийной эволюции» социалистического строя в сторону капиталистической либерализации, на что всегда уповали и уповают империалисты». Несмотря на совсем свежий «венгерский урок» 1956 года, в те времена мало кто мог представить, сколь пророческими окажутся эти слова.

Не «бронзоветь»

            При посещении мемориального комплекса на месте революционной базы Сибайпо, откуда Народно-освободительная армия в 1949 году совершила свой победный бросок на Пекин, внимание автора этих строк привлёк стенд с иероглифами, выполненными рукой Мао: «Остерегайся зазнайства… Запретить празднование дней рождения руководителей партии. Запретить присвоение их имён городам, улицам и предприятиям. Сохранять стиль, характеризующийся простотой в жизни и самоотверженностью в борьбе, пресекать всякое славословие». Осмысление угрозы перерождения правящей партии занимает в идейно-теоретическом наследии Мао Цзэдуна одно из центральных мест. Если в 1950-е годы эта тема звучит у него от случая к случаю, то в 1960-е она становится рефреном почти каждой статьи и публичного выступленияВ фокусе его особого внимания — «тип барского бюрократизма», воспроизводящий нравы императорского «Запретного города»: «Чиновничья спесивость, почитание лишь одного себя, любовь к почётным эскортам, самоизоляция, стремление внушать окружающим трепет, неумение быть равным с подчинёнными, грубость, нежелание считать окружающих равными себе людьми». Персональные авто с мягкими диванами, домашняя прислуга, «царские обеды и охоты» — как знакомы нам эти и многие другие атрибуты бесконтрольной партийной «олигархии»… Именно она, противопоставившая себя основной массе рядовых коммунистов, погубила неокрепшие ростки социализма не в одной стране. Даже «твердокаменный» В.М. Молотов вынужден был признать: «Ну, все мы, конечно, такие слабости имели — барствовать. Приучили — это нельзя отрицать. Всё у нас готовое, всё обеспечено».

Сквозь призму «рукотворной катастрофы» 1989—1991 годов, уничтожившей СССР и мировое содружество соцстран, по-иному выглядят исторический смысл и последствия «Великой пролетарской культурной революции». В прежние времена её считали всего лишь одним из «уродливых порождений культа личности». Сегодня есть основания полагать, что в китайских потрясениях 60-х годов ХХ века выплеснулся «девятый вал» народного возмущения новоявленными «мандаринами с телефонами». Наряду с этим в самой ожесточённой форме находила своё выражение пресловутая «проблема поколений». Кто знает, не преодолей КПК этот крайне тяжёлый и драматичный этап своего пути, выстояла бы она под натиском контрреволюции в 1989 году?

* * *

В 1948 году специальный корреспондент «Чайна Уикли Ревью» сообщал из Юньнани: «80—90% населения провинции ходит совершенно нагое, без всяких признаков одежды… Из-за отсутствия ткани население спит не на кроватях, их нечем застилать, а вповалку, вокруг очага, в фанзе, вместе с домашними животными». Семь десятилетий спустя Китай ввёл в эксплуатацию самый большой на планете радиотелескоп диаметром в полкилометра. С его помощью мировая наука изучает формирование и эволюцию галактик, «тёмную материю» и многие другие явления Вселенной. Думается, именно эта дистанция в полной мере раскрывает смысл слов профессора Центральной партийной школы при ЦК КПК Ли Цзюньжу: «Если вы спросите, когда Китай уберёт портрет Мао Цзэдуна с башни на площади Тяньаньмэнь, то мой ответ будет: «Никогда!»

 (Публикуется в сокращении. Полный текст можно прочесть в газете «Правда» 2024-08-23)